иколай Иванов на родину Хохломы, в деревню Семино Горьковской области, приехал пятнадцать лет назад. Сам он тоже с Волги, из поселка Васильсурского. Теперь у Николая в Семино и семья, и дом. "Хохлома - это потребность души,-говорит он - В природе травы зеленеют, отмирают и оживают вновь. Вот и наша "травка" под кистью художника всегда рождается заново".

Мастерская у Иванова не большая пристройка к черной баньке. Строил сам и специально сделал большое окно на поле за деревней, на речку Узолу. Живописное поле это у Николая каждый день перед глазами зимой, летом, в ясную погоду и ненастье. Взглянет и работа спорится.

Николай выносит большие, расписанные по золоту чаши из баньки, где он их обжигал, на свет, к поленнице. Солнечный луч падает на них, загорается ... Таким бы чашам стоять на многолюдных застольях - угощенья в каждой человек на десять хватит.
Кудрявая травка вьется по золоту, словно от ветра клонится, переплетается - и вдруг смотришь, уже не травка, а птица теми же кудрявыми завитками выведена.

-Эта чаша еще не уда­лась ...-говорит Иванов ..-Пти­цы здесь пятном -в глаза бросаются. Надо бы их крепче с узором связать.

Красуются чаши рядом с поленницей, и диву даешься - вот ведь из чего такая драгоценность получается!

Иванов к дереву приучен с детства. Отец у него в Васильсурске на лесоповале работал. Николай тоже после школы пошел в лесорубы. А потом махнул вниз по Волге в Тольятти. Там знаменитый на всю страну автомобильный завод ВАЗ, много молодежи - словом, влекли поиск, романтика. На ВАЗе Николай все ждал, что откроется обещанная заводская изостудия, но так и не дождался.
А от голых городских асфальтов тоска брала. Как-то увидел в одном журнале хохломские изделия. Приглянулись они, запомнились: красота их словно из самой природы и жизни рождалась...
И решил Николай все начать заново.

В Хохломе поступил на фабрику в цех росписи учеником. Зарплаты ученической на жизнь не хватало. Пришлось перейти оформителем в местный клуб. Сам же учился росписи потихоньку. Поначалу подумывал уехать: в город Семенов в профтехшколу, где обучали хохломской росписи, а может, даже, в Горьковское художественное училище поступить... Но не торопился, нравились ему здешние, отличавшиеся от семеновских узоры. А когда побывал в соседней деревне Мокушино у одного из старейших хохломских художников Степана Павловича Веселова, то все сомнения разом прошли. Решил: останусь в Семино.

Дом у Веселова одновременно жилье, мастерская и музей. Все здесь, начиная с входной двери в узорах, украшено его руками. Степан Павлович и скворечник во дворе расписал, и даже бочку под водосточной трубой! Потому что смысл искусства он видит в том, чтобы других радовать и хозяйку свою Агафью Ивановну, и односельчан, и гостей , что, прослышав о его мастерстве, съезжаются со всех концов страны.

Вот у такого удивительного человека посчастливилось учиться Николаю Иванову. И не только умение расписывать получил он от учителя, но и нравственные уроки душевной чуткости, доброты, мудрости.
"Что В Хохломе важней всего? - говорил Степан Павлович,- чтобы золото ярче светилось, играло. Чтобы по золотому полю травка завивалась, кудрявилась. Травка чем фигуристей, тем глазу веселей".

"Травка" - исконный здешний орнамент. Город Семенов, где хохломской центр впервые создан в 1931 году, уже не смог его повторить с той свободой, простотой и выразительностью, что присуща семинским узорам.
В Семенове роспись графична, чаще "кудринная" {идущая от старинных книжных заставок), изысканно-вычурная на городской "манер". Но нет ничего милее в искусстве Хохломы, чем вольно бегущая по форме "травка"!
Она будто привычна нашему глазу и ничем не поражает, но заставляет неотрывно всматриваться, следить за узором - будит фантазию.

Вот среди "травки" алая ягода рябины вспыхнула (или любая другая, лесная и садовая - пишут малинку, чернику, крыжовник...); вот заплетен в узор деревенский петух-красавец, нахохлившийся воробушек, жаворонок из поднебесья... Тем и дорога семинская роспись, что ее образы знакомы и близки каждому.

Иногда Николай вспоминает Тольятти. Нет, не прижился бы он там, среди городских улиц. В деревне выйдешь в поле - и вновь на душе ясно, светло. И уже новые узоры видятся. Да что говорить, стоит лечь в траву, вглядеться в нее, как замыслы, идеи теснятся в голове - только пиши! Смотришь: колосок вблизи темно-бурый, мохнатый, а на просвет - нежно-сиреневое облачко. Рядом широкие сочные стрелки осоки...
Белая кашка, желтая пижма, высокий иван­чай на лесных просеках... Вы­дастся время - забредешь вдоль по речке Узоле, а она кружится и кружится, тихая речка, спокойная, и все за собой уводит­то сквозь ели - тенистая и прохладная,- а то вдоль лугов, искрящаяся солнечной рябью...

Жаль, что пишут "травкой" семинские мастера лишь выставочные авторские изделия. Массовую же фабричную продукцию раскрашивают "под фон", то есть золотым оставляют сам узор, а все пространство вокруг заполняют черным или красным.
"Считается, что "фоновая" роспись эффектней, товарней, ­ говорит Иванов. - И правда, покупатель ее охотно берет за броскость. Но ведь она часто перегруженная, тяжелая. С "травкой" не сравнить... Я все больше понимаю, что надо что­то простое создавать. К чему забивать все узором? Может, всего-то достаточно ветку на дно чаши бросить"...

Когда Иванов уже освоился на промысле, открылся у него дар резчика. Произошло это неожиданно. Однажды побывал под Москвой в Абрамцевском художественном училище и увидел, как молоденькая девчушка ловко вырезает из чурбака утицу. Как сам Николай рассказывает, стыдно ему стало ... вернулся домой и тут же за тесак взялся.

Одно дело придумать форму, нарисовать эскиз, и совсем другое -выполнить. В работе не все по эскизу получается - тут сам материал подсказывает, рука ведет.
Вот Николай показывает три шкатулки, одна меньше другой: ларь, ларец и ларчик. Они еще не расписаны, только густо покрыты красно-золотым лаком, но до чего завершенная, добротная, уютная у них форма!
Так и вспоминаются образы русских народных сказок: лесная избушка, а в ней заветный сундучок ...
Показывает Николай совок для сахара или крупы и ковш - их форма идет от утицы, только в совке ее голова в широкий клюв вытянулась, а в ковше, наоборот, хвост превратился в удобную длинную ручку.

День за днем деревенская жизнь художника на промысле Николая Иванова приносит и тяготы житейские, и радость общения с природой, и новые, пахнущие лаком изделия. И эту обычную свою жизнь, самый сокровенный ее смысл стремится Николай высказать в узорах­плавных, и напряженно-стремительных, и зачарованно-застывших...
В том, что, приехав на промысел, не ошибся, Иванов уверен. Одна у него забота: больше успеть сделать, перенести на изделия узоры, что стоят перед глазами ...

А как устанет или работа не заладится, отправляется Николай в соседнюю деревню Мокушино в гости К Веселову.
До чего хороша дорога к Степану! Через поле по лесной просеке и опять через поле. Загляденье!
Настоящий хохломской художник что вокруг видит, то и пишет. Вот уже третий век пишет он родную российскую траву, что у каждого из нас под ногами - пишет ее, разглядывает, а она все новой красотой оборачивается.